© Денис Паничкин

Из прочитанного в детстве я всё время больше чем двадцатилетней практики профессионального исполнителя курсовых и дипломных работ на заказ постоянно вспоминаю одно. У советского писателя Якова Моисеевича Тайца есть «ряд рассказов» (по собственному авторскому определению) с общим подзаголовком «Про Ефима Зака» (обычно входит в авторский сборник «Неугасимый свет»).

Из авторских воспоминаний следует, что Ефим Зак - реально существовавший мастер вывесок (даже слово на вывеске ДИЧ - без мягкого знака как деталь - подлинный пример), живший в Лозовой, ныне Харьковской области. Рассказ идёт от первого лица, от имени ученика Зака, причём рассказчик Гирш Липкин – во многом отражение самого Якова Тайца, даже почти его ровесник (судя по последнему рассказу, относящемуся к началу сентября 1920 года, ему полных 13 лет). Известно, что одно время автор и сам увлекался рисованием.

Образ Ефима Зака - это пример несомненно способного художника, вынужденного зарабатывать выполнением вывесок и рекламы, но при этом не теряющего своего профессионального достоинства. Именно поэтому рассказы прочесть стоит, рекомендую всем, начиная с детей младшего школьного возраста.

Представлен Ефим Зак как уже стареющий (и по тексту, и по иллюстрациям, как деталь присутствует раннее облысение), с подлинным опытом работы, измеряемым не только годами и формальным образованием («Я, правда, химических академий не кончал, но мой опыт - это же лучшая академия!»), вроде бы отживающий своё время («Нет, моя песенка уже спета»), гордящийся тем, что он земляк знаменитого художника Исаака Левитана, радующийся отдельным достижениям хотя бы ученика, но сам стареть не хочет («И вовсе не сорок семь, а сорок шесть! Что ты меня старишь!»). У него большая семья (жена и пять или шесть дочерей – рассказчик в этом расходится, упоминая только, что старшая дочь уже почти невеста, на неё имеет виды ученик аптекаря Цирельсон, ещё до конца не расставшийся с мальчишескими замашками). И поэтому для него при его художественных способностях основное – работа, выполнение рекламы, сам себя он называет «живописцев вывесок». И действительно, делает он это с подлинным мастерством:

«Моим первым учителем по рисованию был живописец вывесок Ефим Зак.

Его яркие вывески украшали наш скучный городишко.

Для портных он рисовал длинных, тонких дам в невероятно пышных туалетах. У нас таких нарядных дам никогда не было. Мне казалось, что всё это графини или великие княгини.

Парикмахерам он изображал широкоплечих, краснощёких франтов с усами, цилиндрами и тросточками. Усатые франты презрительно поглядывали на убогие наши улицы. Я был уверен, что это министры или, по крайней мере, купцы первой гильдии».

Это тот самый подход, который я отстаиваю и больше, чем через сто лет после времени действия: реклама призвана правдиво, доходчиво информировать покупателей о товарах и услугах, воспитывать у них разумные потребности, прививать хороший вкус.

В этом отношении самым противоречивым выглядит рассказ о «Тропическом зверинце братьев Рабинович». Именно в рекламе зверинца рассказчик увидел всю силу искусства Ефима Зака:

«Я обошёл амбар со всех сторон, разглядывая расписные стены. Все краски, какие только были у Ефима Зака, легли на стены антоновского амбара удивительными животными.

Там были замечательные лиловые львы с ярко-зелёными гривами и оранжевыми хвостами. Свирепые красные тигры с чёрными полосами раскрывали багровые, как огонь, пасти. Синие обезьяны висели в фантастических позах на причудливых тропических деревьях. Великолепные жёлтые слоны с непомерно длинными хоботами стояли в голубой пустыне. Пёстрые, в крапинку, крокодилы высовывали из небесно-синей воды зубастые челюсти».

Контраст между нарисованным и действительным зверинцем оказывается разрушительным:

«Вот самая главная надпись: «Царь зверей - африканский лев». Под ней, за решёткой, в тёмном углу спал и сам «царь» - дряхлый, облезлый лев с вытертой гривой, худой и невзрачный.

(…)

Ещё там был «кровожадный орангутанг» - забитая мартышка, вроде тех, что вытаскивают «счастье» у шарманщиков.

Под вывеской «Белый арктический медведь» сосал лапу бурый медвежонок. А вместо «сибирского волка-материка» по клетке металась лохматая дворняга».

Казалось бы, обычное дело, несоответствие рекламы и действительности. Но нет, Ефим Зак сам не знал действительного положение дел, и он нарисовал не «как есть», а «как должно быть», поэтому даже пособником обмана его назвать читатели не имеют права, а настоящими обманщиками были Рабиновичи.

В последующих рассказах образ Ефима Зака раскрывается не только как художника, но и как человека. Он не унижается и при самых худших проявлениях внешних «обстоятельств»: в условиях безденежья он находит силы отказать богатой взбалмошной даме, которой взбрело в голову повесить в спальне большой портрет умершей комнатной собачки. В его воспоминаниях можно встретить и другой подобный случай о причудах кичливых богачей, и тогда он отвечает категорическим отказом, только в иной форме:

«- Конечно, - рассказывал Зак, - будь у меня хороший меценат, я бы давно выставлялся. Помню, приехал к нам богатый лесной торговец: «Ефим, я тебя возьму в Киев, будешь художником, я меценат». Пришёл я к нему в гостиницу, а он сидит пьяный и в компании. Увидел меня, ткнул пальцем в грязную скатерть: «Вот тебе полотно, пиши мой портрет!» - «Полотно, - это я ему, Гиршеле, говорю, - хорошее, но где же краски?» Он схватил горчицу: «Вот тебе краска!» Я говорю: «Краска чудная, но ведь кистей нет!» Он вынул из чемодана кисть для бритья, суёт мне, хохочет. Тут я не выдержал и горчицей прямо на скатерти нарисовал на него карикатуру. А в глазах у меня слёзы - немножко от горчицы, немножко от обиды…»

Насколько это противоположно в сравнении с представителями современной гнилой интеллигенции, из которых кое-кто именует себя «художниками», все эти тер-оганьяны и кулики, представители современной антикультуры готовые именно публично унижаться за спонсирование! И это ещё одна причина прочитать рассказы Я.М. Тайца, чтобы потом не вестись на все антикультурные «перформансы».

Ефим Зак нигде по рассказам не относит себя к интеллигенции. Он - живописец вывесок, со всеми человеческими сильными и слабыми сторонами. Он находит временный и вынужденный выход в условиях голодного времени гражданской войны, рисуя партиями «летние утра», «лунные ночи» и «малиновые восходы» на продажу. Наконец, он находит в себе мужество устоять даже при угрозе применения насилия при вторжении белогвардейцев. Дав им притворное согласие, он рисует знамя-триколор, нарочно подобрав краски, и в итоге:

«Я взглянул на плакат. От синей и белой полос и следа не осталось. Узкое красное знамя на красном древке темнело над площадью».

Конечно, здесь автор вводит мотив, характерный для советской прозы, поскольку именно в это утро красные окончательно выбивают белых из города, где разворачивается действие, и не случайно действующим лицом в этом рассказе становится «обыкновенное местечковое солнце», которое Зак называет своим «первым помощником» (это же название дано и рассказу):

«А над его головой, освещая узкое красное знамя и буквы: «Все честные люди, идите сражаться под это славное боевое знамя!» - сверкало горячее июльское солнце - первый помощник моего учителя, живописца вывесок Ефима Зака».

Именно с победой красных к Заку понемногу начинает приходить настоящее признание. В предпоследнем рассказе «УПОЛЗАГ» (по названию вывески, над которой он работает в момент получения письма) поднимается тема роли художественного искусства в войне: Ефим Зак и Гирш Липкин расписывают агитационный вагон для эшелона, отправляющегося на Южный фронт (как я уже говорил выше, это 1920 год, Врангель отступает, но ещё не разгромлен, поэтому агитационное направление в художественном творчестве находит применение). Наконец, в последнем рассказе «Всеобщая выставка» Зак, именно рассказав ученику про случай с тем самым горе-меценатом, внезапно решает с натуры нарисовать берёзки, и здесь его художественные способности проявляются и помимо рекламы (или агитации, являющейся рекламой политической). Перед самым открытием выставки рассказчик против воли учителя вывешивает его этюд с берёзками, пожертвовав при этом собственным творчеством (этюд был нарисован на тыльной стороне лучшего эскиза Гирша Липкина «Мальчик в плену у белых»). В итоге этюд с берёзками приобретает губернский музей, а после выяснения ситуации с эскизом обоих – и учителя, и ученика – командируют в Москву в студию ИЗО «в счёт развёрстки Наркомпроса».

Чему учат рассказы про Ефима Зака? Художник должен оставаться художником, даже если он рисует вывески, не превращаться в «интеллигента» в худшем понимании и не унижаться перед «внешними обстоятельствами», будь то выходки кичливых богачей или вражеские штыки. Финальное признание творчества Ефима Зака и Гирша Липкина представлено как заслуженное, а не случайное.