© Денис Паничкин

Реклама «образовательных услуг» для детей вновь заставляет говорить о себе. На эскалаторах второго, южного входа на станцию метро «Московская» я увидел рекламу «школы скорочтения», заранее обещающую результат – «увеличение скорости чтения как минимум в два раза».

Это не просто напоминает велеречивые обещания зарвавшегося копирайтера Артура Гранта про «удвоение дохода через месяц». Это выглядит ханжеством, даже при том, что критику вызывают действующие нормы чтения:

Так, до недавнего времени в школе для начальных классов существовал норматив чтения 80-90 слов в минуту, отражающий уровень полуграмотности, в то время как нормальное чтение – 120-150 слов в минуту. Таким образом, заниженные нормы ориентировали ребят и педагогов не на лучших, а на худших в классе. Аналогичная ситуация сложилась с письмом. Средний темп письма у третьеклассника-10 слов в минуту, но при этом одни ребята успевают написать за это время 20 слов, а другие только 5. Лучшие ученики за минуту решают четыре примера на умножение двузначных чисел, а плохие - ни одного. Большинство учителей, работающих в школе, отмечают бедный словарный запас школьников. (В.Л. Васильев)

Может быть, программы рекламируемой «школы скорочтения» действительно эффективны, могут действительно дать удвоение скорости. Но именно это и настораживает.

В 11 лет я прочитал небольшую книгу о нидерландском художнике Питере Брейгеле, с репродукциями его картин, в том числе «Игры детей». Автор книги при этом сопровождает картину таким комментарием:

Зачем же понадобилось Брейгелю так точно, так тщательно изображать этот мир детских игр? И почему картина при этом совсем не кажется радостной и весёлой?

И далее:

Посмотрите, сколько в картине злых игр, в которых обманывают друг друга, обижают слабого. Брейгель показывает в картине многие отрицательные свойства человека.

Именно такое безрадостное впечатление у меня возникает, когда я захожу в какой-нибудь «Буквоед», особенно большой, как на площади Восстания или Среднем проспекте Васильевского острова. Детских книг можно увидеть много, даже слишком много. Но это не радует, а тревожит.

Например, появились шестая и седьмая книги «Прекрасной долины» Дарьи Донцовой. Будет, о чём написать, пока бегло посмотрел, но на первые четыре и отдельно на пятую написал свои отзывы. Пусть там действуют не люди, а животные (в основном названные именами её мопсов), не важно. Первая реакция у меня была даже условно-положительная. Но подумав, я осознал, там есть мотив, что лучше уйти в другой мир, чем очистить от такой грязи, пошлости и жестокости этот. Ретристское поведение – вот что пропагандируется.

Для детей, оказывается, стала писать и Екатерина Вильмонт. А что, если и Татьяна Введенская, Юлия Шилова, Мария Метлицкая и другие «фабрики литературных проституток» вздумают писать для детей?! Надо и по ним нанести превентивный удар. И не потому, что это «бред безграмотный» (хотя это тоже правильная оценка), а «чему учит»!

Я несколько раз видел сваленные в пачки книги Шиловой, Введенской и Донцовой, на свалках. И считаю, что там они как раз на своём месте. Не раз писал про это, особенно впечатление произвело в последние недели перед моим отъездом с Шуваловского проспекта, там свалка была рядом с окнами.

Я неоднократно говорил и о большей опасности, как глупые истории, состряпанные Григорием Остером и Ксенией Драгунской, переделки русских былин и сказок усилиями Ирины Гуриной, серии книг под патронажем Людмилы Улицкой, содержащих продвижение терпимости к откровенным извращениям.

Самый недавний по времени пример, вызвавший у меня неприязненную реакцию, - это «Неправильные сказки» А. Усачёва, автора «Малуси и Рогопеда», книги, по поводу которой я один раз в социальных сетях распространил первоапрельскую шутку о переводе на японский язык (у учёных и шутки научные: представьте, как придётся повозиться переводчику на язык, где Л и Р не различаются, когда на языке оригинала это смешение – ошибка, причём самая распространённая при нарушении речи). Но сюжет «Малуси и Рогопеда» построен на устранении ошибок и искажений, а теперь автор сам создаёт их, уродуя привычные сказочные сюжеты!

И если дети будут читать всё это с удвоенной скоростью …

То есть – не окажется ли скорочтение с удвоением скорости средством превращения детского чтения в некое подобие быстрой смены кадров, когда при быстром чтении не воспринимается смысл? Не произойдёт ли распространение «25-го кадра» и «клипового мышления» не только на изображения, но и на текстовую информацию? И не будет ли всё реже задаваться вопрос «чему учит»?